Откуда-то
Этот миг исчезнет, как и последующий, как и предыдущий, как и все "до" и "после", не оставляя ни шанса для "сейчас", сольётся в водоворот, перемешается, разобьется, а тем самым — затеряется, утратив всякий смысл. Ему уже семьдесят лун. Даже чуть больше, но счет потерял всякое значение, и палевый кот считает приблизительно — иногда ему кажется, что он теряет целые луны, иногда кажется, что добавляет лишние — он уже не верит себе настолько хорошо, чтобы четко обозначить — семьдесят один: а много ли это или мало?
Семьдесят один цикл луны — так ли он хотел провести свою жизнь и так ли он хотел ее кончить?
Он моргает, чтобы различить режущую глаза окружившую его угасающую зелень, чтобы приоткрыть пасть и хотя бы на кончике язык почувствовать ее вкусы. Он устал, и каждое движение дается ему с непривычным трудом. Они прошли не так много, оставив позади ставшую им последним убежищем заброшенную церковь, но лапы уже гудят и не слушаются, тело предательски клонит завалиться в траву, она шепчет: "Прилягь, отпусти", — Мар смеётся ей в ответ, но лишь где-то в мыслях, он смеется хрипло, сдерживая какой-то надрыв. Внешне он еще держит эту маску, что кажется теперь слишком большой для его обтянутой кожей морды, она висит на нитках и лишь силой воли не спадает.
Может, он умрет от голода, от не оставляющего его тело предательского холода, но он умрет Крылатым.
Пока рядом его единственный спутник — это все еще имеет какое-то значение. Даже если он давно не читает в глазах воспитанника восхищения, если давно — они оба лишь тени сгоревшего и медленно распадающегося прошлого. Мимолетные прикосновения, присутствие дарят поддержку и заставляют держать голову, даже если хвост бессильно волочится по земле, создавая контраст вынужденной ухоженности и его небрежности.
Шерсть аккуратно вылизана, а в хвосте запутались веточки.
Он потратил слишком много сил, чтобы привести себя в порядок, но не смог ничего поймать. Сезон Зеленых Листьев не принес облегчения, и в этом читалась какая-то болезненная ирония: Мару кажется, что ранее он возложил на него слишком много надежд.
Он закрывает глаза. Мелодия леса, подобно песне русалки, и, кажется, она дурманит разум. Он открывает глаза и опускает взгляд на Роя, ощущая, как тот прислоняется к его плечу головой.
Воспитанный в строгости и подобии, лишенный тепла и ласки, не Крылатый, но тот, кто должен был заслуживать быть, идти рядом.
Мир плыл перед глазами. Рой, он же Саранчишка, казался крохотным котенком.
"Ты должен был обогреть его, но вместо этого переломал его суть".
Даже сейчас Мар не находил в себе силы на мимолетную заботу, упираясь лбом в ледяную стену, возведенную где-то внутри. Он лишь с трудом касается худощавой фигуры своего спутника хвостом. В этом жесте есть нечто привычно оберегающее, даже если они оба знают — Мар уже не справился, он давно уже проиграл. Поэтому лапы юнца в грязи, поэтому он роет корни, поэтому в пасти сухо, а лапы дрожат.
"Горький", — фраза повторяется в голове, и Мар кусает кончик языка.
"Когда он шел за тобой, он точно не шел за проигравшим", — стреляет где-то мысль, будто не своя, будто чужая, тяжелая, давящая на грудь.
Мар качает головой и закрывает впалые глаза. Глаза давно подводят его: взгляд утратил цепкость и остроту, все фигуры померкли, начали напоминать рябящие очертания, — когда Мару нужно всмотреться, он вслушивается и принюхивается. Так ему лучше удается прочувствовать этот мир.
Конечно, он мог уловить аромат добычи. И был благодарен, что уже не ощущал голода — его сменила перманентная тупая ноющая боль.
— И всё же, я этого так не оставлю, — произнес Рой, на что Мар лишь коротко кивнул, открывая поблекшие бирюзовые глаза.
— Нужно найти добычу, — произнес он, стараясь сосредоточиться, придать своему голосу твердость, но заторможенно — воспитанник уже отстранился, шагнул по лесной тропе, окунулся в поток зелени и практически слился с ней. Заметил ли что? Что-то еще? Мар наблюдал за ним, прежде чем тенью двинуться следом.
Он ещё мог охотится. На днях он принес пару мышей, а сегодня у него нет иного права, кроме как достать хоть что-то (и повезет, если истощенный организм не решит отвернуть то). Он мог охотиться, но он был слаб и слаб был Рой: им не стоило далеко расходиться друг от друга, если они не хотели подвергать себя опасности — вдвоем, казалось, у них были еще хоть какие-то шансы.
"Не спеши", — в мыслях, но Мар знал, что не произнесет это вслух. Он не понимал, куда идет его спутник и какую призрачную цель преследует, он старался сориентироваться в пространстве, что его окружало, но с запозданием различал его тона и оттенки.
Это раздражало его.
Эмоции, усталые и вялые, ворочались внутри, как рыбы, выкинутые на берег, но уже утратившие всякие силы, лишившись своей среды.
Лес. Лес шумел, опутывал их, не выпускал из своего плена. Пальцы Мара утонули в подстилке.
"Мы что-то найдем. Обязательно что-то найдем", — уверял он себя, зная: нет, они не умрут так.
Нет: неподалеку захлопала крыльями птица, средь корней затаилась полевка — если постараться, она окажется в его костлявых пальцах.
Всего этого промедления было достаточно, чтобы упустить, как бурое пятно вскочило на такой же бурый ствол. Чтобы не понять, когда расстояние от земли, кажущееся "приемлемым" сменится "чрезмерным". Когда бросаемых на Роя мимолетных взглядов станет недостаточно — Мар истинно пытался сконцентрироваться на грызуне, он даже принял охотничью стойку, отчего напряжённые мышцы задрожали, и даже начал красться к ней, когда...
— Мар?
"Все в порядке?"
Все было, как в замедленной съемке, все было и не было ничего: мир превратился в череду сменяющихся образов, нестыкующихся кадров, и вот уже повисшая на ветке фигура, слишком худощавая, слишком крохотная — не кот, и одновременно — все, что осталось, а в голове — глухо, уши заложило, и сердце бьется слишком часто, он рванул — но в этом не было прока: он упал — казалось, Мар и сам ощутил, как падает, как ударяется о ветки, как летит на землю, как что-то внутри ломается с каждым этапом — смотри — он рядом, но слишком поздно, перед лапами изломанное насекомое, которое зовется котом и которое — все, что у него есть. Он стоит, не в силах шелохнуться и в каком-то сковывающем ощущении нереальности всего происходящего.
Этого нет.
Это сон.
Очередной кошмар.
Только здесь прозрачные крылышки не горят, они изломаны и трепещут жалко, не в силах поднять своего хозяина.
Скуление прекратилось, но так и заело в мыслях Мара, будто бы не могло теперь остановиться. Он хотел опуститься рядом, прижать к себе и пообещать, что все будет хорошо, но где-то внутри копился страх — не сделай хуже.
— Мар, я не чувствую спину, — говорит Рой. Мар моргает. "Сделай что-нибудь", — но он никак не может избавиться от ощущения, что все — не так. В неестественности позы Роя, в том, что он говорит, в обиде на его морде, такой неуместной, будто бы вклееной из какого-то совершенно другого эпизода.
— Тебе не больно? — Мар говорит словно бы отстраненно, но взгляд его прикован к Рою, взгляд его блуждает по раздавленному тельцу: "Разве ты не видишь? Разве ты не чувствуешь?"
Кажется, нет.
Но и шевелится он тоже не может.
Он есть и его нет.
Мар подается ближе, его лапы касаются непослушного тела, он надавливает на него, будто пытаясь вправить, будто пытаясь придать ему сколько-нибудь "правильный вид".
— А так? — в голосе отражаются предательские хриплые ноты.
- Подпись автора
Hear,
The sound of violence
It's a beat that
Makes us dance
| 
|
Light up with voices
Screaming your choices
All that was lost just
To keep you from harm
|
