| | Перьевая ночь шумом и гамом наполняла лагерь, разогревая кровь и разгоняя мороз подступающего сезона Голых Деревьев, когда молодая королева, сжимая в пасти принесенную ветвь, корчилась от боли, порождая новую жизнь. Отец, что стоял рядом и наблюдал в суровом молчании, но внешней озабоченности за страданиями подруги, целитель, что носился по детской и контролировал процесс. Так серый юнец и появился на свет, и был назван в честь праздника Пернатиком. Его родители были полноправными Крылатыми — шанс, дающийся не каждому, но несущий немало подводных камней. Пару поколений назад родословная матери была опорочена предательством, что наложило на потомков печать недоверия: теперь им необходимо было восстановить свою репутацию в племени, заслужить уважение вновь. По крайней мере, такие толки шли между ними, впитывались в их кровь и порождали пугающие домыслы. Неизбежно это коснулось и едва родившегося малыша. Мать, которая нашла один из способов в том, чтобы породниться с семьёй, берущей начало от первородных, не думала о любви и думала лишь о статусе. Впрочем, то не помешало ей окружить своего первенца заботой и вниманием, испытывать к нему определенную привязанность и ласку. По крайней мере, пока он слепой лежал под ее боком, а отец пропадал в патрулях и племенных обязанностях, жизнь их семьи шла достаточно гладко. Подрастая же, Пернатик доставил своей семье хлопот: шумный, неугомонный и излишне любопытный котенок не вязался с образом аристократизма. Проделки, которые он устраивал, попытки сбежать из лагеря — все это выливалось в жесткие конфликты, которые родители не выносили на вид всего племени, но которые неизбежно заставляли расти напряжение между ними. Подавлялась и наказывалась излишняя активность, требовались послушание и порядок. Они хотели видеть идеального ребенка, и всеми силами добивались того, даже если между ними самими царил раздор. С юных лун Пернатик понял это, как с возрастом понял и то, что всю грязь нужно прятать от чужих глаз. На виду они были прекрасной и любящей семьей, наедине сверлили друг друга взглядами. Так прошли котяческие годы Крылатого. Так продолжалось и ученичество. В наставники он получил взрослого и достаточно опытного воителя, усердно тренировался первые луны, но уже вскоре, стоило ослабнуть контролю родителей, начал снова сбегать, снова искать чего-то нового. Ему было мало того, что он слышал от матерого кота, мало того, что он узнавал на тренировках, и потому он всячески искал лазейки лишний раз улизнуть, чтобы увидеть мир за пределами установленных программ и рамок. Ему просто было скучно, душно, тяжело дышать. И, если сперва, когда Пернатый был слишком юн, и когда то мешало его обучению, его потуги охватить мир замечались и пресекались, скоро оруженосец понял, как скрывать следы и выбираться из лагеря незаметно, так, что об этом знали только самые близкие его друзья, понял, как избегать возможных наказаний, узнал, когда он мог уйти, когда нужно было остаться. Все это приобрело характер построения определенных тактик. Среди сверстников он часто вел себя как дружелюбный заводила, любил похвастать и рассказать о своих "подвигах"; на виду племени держался строго и гордо, всегда помнил о манерах и субординации, отличался успехами в учебе; к тем, кто был обделён статусом Крылатых, относился... с некоторым пренебрежением, ведь то диктовало ему его воспитание. Лишь когда его вылазки не раз столкнули его с обитателями чужих земель, с иноплеменными, что мало чем отличались от тех, кто окружал его, когда жестокость по отношению к полукровкам пролила кровь на главной поляне, он начал с определенным сомнением смотреть на все это разделение: на Крылатых и не Крылатых, на чистокровных и нечистокровных... к моменту посвящения в воители это все начало казаться ему большим вздором, пусть такое мнение он и не мог высказать при всем племени, не мог он поделиться им и с большинством из своих близких. Он умел держать язык за зубами и притворяться, говорить то, что он не считал за правду. Умел оценивать риски. Возможно, только поэтому, несмотря на свою натуру, он остался в племени и продолжил жить, храня верность Крылатым. Как воин Ворон вряд ли внешне многим отличался от иных котов, положивших жизнь служению племени: он также участвовал в патрулях, в сражениях, являлся неизбежной частью рутины, что его окружала. Вместе с тем он продолжал изучать мир, учиться новому, ввязывался в авантюры и искал способы выходить сухим из воды. Со временем он становился все более молчаливым и суровым, его стали утомлять большие компании и шум, его стала угнетать племенная жизнь. Он еще многого не узнал, но, смотря за теми, кто просто жил, кто хотел продолжать эту бесконечную череду повторяющихся действий, не пытался ничего менять, он всегда боялся, что окажется таким же. Ворон не изменял себе и ради статуса готов был терпеть, но все более ему становилось комфортно уединение или компания близкого друга или подруги. Он понимал, что, продолжая так, он рано или поздно столкнется с тем, что не сможет найти что-то еще, что новое в границах племени, в границах законов и репутации закончится, и тогда ему снова станет скучно. Неприятно, но скука становилась частым его спутником, даже если на морде его растягивался дружелюбный оскал. Прощаясь сперва со своей матерью, а после и с отцом он начинал осознавать бессмысленность всей воинской жизни в чуть даже более крупных масштабах, и потому жил скорее для себя, нежели для кого-то или для чего-то. Это могла быть скука, а могло быть нежелание и дальше чувствовать на себе бремя статуса: Ворон не остался равнодушен, когда услышал от одного из бродяг о юном Ирисе и о его планах на свержение Крылатых. Именно поэтому он явился к тому, и предложил свою помощь. Ему нужно было доверие. И нужно было понимание. Видя собственными глазами смерть родителей юнца, он рассказал, что и сам был полукровкой, и что мать всегда старалась скрыть то от племени, что пришлось делать и ему, когда он об этом узнал. Маленькая ложь, позволяющая ему оказаться несколько ближе, вслед за которой Ворон стал передавать протестующим информацию о племени и о Крылатых. Вместе с тем, понимая, что он имеет дело с компанией малообученной и молодой, воитель осознавал все риски. Именно поэтому он анонимно через своего ученика передавал информацию и Крылатым об обратном. В поиске потенциальных союзников Ворон нашел единомышленницу в ученице целителя — Клеверолапке, вместе с которой они стали работать на сторону восставших. Нашел он отклик и в Пустельге. Серый исполин поддержал ее планы на престол, полагая, что давняя дружба позволит ему получить большую свободу, не теряя привилегий в случае ее восхождения. Он верил, что Пустельга сможет привнести в порядки племени новизну, избавит ее от затхлости. Впрочем, это не было его первоцелью, хотя именно она и подразумевала, что Крылатые должны быть готовы к нападению. Он передал своему ученику, чтобы тот оповестил их о планах протестующих и после этого спрятался в кустах сирени, растущих неподалеку от лагеря, не вмешивался. Во время Кровавой ночи Ворон был в лагере, но, стоило начаться кровопролитию, исчез. Во вспыхнувшем хаосе его пропажа не была замечена, и потому серый кот мог со стороны наблюдать за всеми событиями, оценивая, на чьей стороне был перевес. Лишь когда ситуация стала более явной, он спустился к своему оруженосцу, воспользовался его доверием и убил основного свидетеля, после бросив его тело в разгоревшееся пламя. Он действовал быстро, но нужно было возвращаться: ворвавшись в пучину Кровавой ночи, он присоединился к протестующим и принял участие в бою против Крылатых, подоспев как раз вовремя, чтобы успеть отгородить от напасти помогавшую ему прежде будущую целительницу. Его трюк остался нераскрытым, и репутация все еще оставалась чистой. В конце сражения он выступил с защитой в сторону некоторых Крылатых, в том числе Пустельги и Щегла, утверждая, что те поддерживали сторону бунтовщиков. После победы Ириса, Ворон остался в племени и вынужден был продолжить выдавать свою ложь о чистоте крови за истину. | | |